Я не смогла бы ее убить
Но прошло совсем немного времени, меня отпустило, инаступило то самое состояние блаженства. Правда, перед каждым УЗИ я ночь неспала, тряслась, как осиновый лист, практически падала в обморок на кушеткуперед аппаратом и, с щенячьей преданностью заглядывая в глаза узистки, шепталахриплым, срывающимся голосом:
— Там все нормально? Скажите, не молчите! Почему вы молчите?Что у вас с лицом? Там что-то не так?
— Это у вас что-то с лицом, — строго отвечала врач. — А яработаю… Да все нормально! Носовая косточка есть. Воротниковая зона неувеличена. И вообще все прекрасно.
И я, счастливая, уходила. Сейчас меня многие спрашивают,делала ли я скрининги. Нет, не делала. Ни в одну из пяти моих беременностей. Яне видела в этом для себя никакого смысла. Во-первых, насколько я понимаю(могу, конечно, ошибаться, я не врач), задача скрининга — выявить у плодагенетические заболевания. Ну, выявили, и что? Генетика не лечится нивнутриутробно, ни внеутробно, вообще никак. А все, что можно «починить»,покажут другие обследования.
Многие говорят, что лучше заранее знать, чтобы моральноподготовиться. Ну, или сделать аборт. И вот тут начинается «во-вторых». Котороегораздо сложнее, чем «во-первых». После рождения Машеньки я много думала обовсем этом. Аборт я бы не сделала. Но я говорю это совсем не с гордо поднятойголовой. Я не героическая мама, готовая все принять и несколько месяцев допоявления моего малыша на свет мирно жить со знанием, что он — инвалид. Сейчася точно знаю, что я — трусиха и слабачка.
Да… Я не сделала бы аборт… Но я представляю себя в ситуации,когда в двенадцать-тринадцать недель я узнаю, что у меня ребенок с синдромомДауна. Возможно, другие мамы гораздо сильнее, но для меня это был бы удар! Я несмогла бы убить. Но как же велик и мучителен был бы соблазн! Соблазн убежать отвсего этого. Ради Бога, не подумайте только, что я тут за аборты агитирую. Нет!Но в голове точно вертелось бы: «Миллионы делают и ничего, живут… И вообще, яже не делаю ничего противозаконного… Все законно… И потом, у нас четверо детей!Господь простит… Конечно же, Он простит… Не согрешишь — не покаешься». А сдругой стороны, я — христианка. Хиленькая, но какая есть. И для меня этонедопустимо. Об этом вообще не может быть и речи. Да и куда бежать? От Христа?Да даже если бы я ей и не была — все равно, даже страшно подумать, как бы яжила потом, убив свою дочь. Маленькую, беззащитную. Которой я нужна, наверное,даже больше, чем другим нашим детям. У которой уже есть папа, мама, четыресестренки и кот. Которая ни в чем не виновата.
И эта возможность изменить ситуацию с законной точки зренияи невозможность с христианской и просто человеческой загнали бы меня в тупик.Да что там мелочиться, это просто разорвало бы меня изнутри. Я сошла бы с умазадолго до родов. Я очень не завидую женщинам, которые оказались в этойситуации. И преклоняюсь, если они выбрали жизнь. И не могу теперь никогосудить. Аборт — это страшно, это попытка построить счастье и благополучие накрови детей. В конечном итоге — обреченная на провал попытка. Но грешника я судитьне берусь. Сама не лучше. Потому что вот эта дилемма — это ад. Меня Господьуберег! А тут у меня нет выбора. И нет мук выбора. Я все узнала потом… Был шок.Но о нем чуть позже.
И еще… Мне тут говорили, мол: «Зачем таким деткам страдать?Лучше уж сразу — того… Избавить от мук». Сейчас я точно знаю, что все этовранье, будто в таких ситуациях волнует судьба этих детей и их страдания.Главный страх — что буду страдать Я, что будет трудно МНЕ. Вот это — голаяправда жизни. И не нужно обманывать себя и других.
«Позовите слесаря, у нас женщина рожает»
А пока я ничего не знала. И вдохновенно ждала родов, которыемне «назначили» примерно на 9 ноября — мой день рождения. Но 11 октября мы смужем сидели на кухне, у меня немного тянуло живот, и я пошутила:
— Вот рожу сегодня и покрестим Машеньку в честь схимонахиниМарии, матери Сергия Радонежского. Был как раз день ее памяти.
— Ты, мать, держись, не расслабляйся, рано еще, — ответилВадим.
И я держалась. Но слово не воробей: в ночь с 11 на 12октября раздался треск лопнувшего пузыря (этот звук я слышала впервые), у меняотошли воды, мы вызвали скорую, и я действительно отправилась рожать. Правда,было уже не до шуток. Сутки у меня не было схваток, и при этом мне никак немогли сбить давление, которое начало скакать. Стимулировать не хотели, потомучто срок пограничный — 37-я неделя, и тут каждый день на счету.
В какой-то момент меня перевели из родового в гинекологию иположили под капельницу. Не знаю, что на меня подействовало — магнезия илипросто усталость и волнение. Да какое там волнение… Я была уже на граниистерики. В общем, в какой-то момент я поняла, что от слабости практически немогу пошевелиться. А у меня теоретически впереди были еще роды.
— Не переживай, от нас беременным еще никто не уходил, — успокаиваливрачи.
— Сделайте мне кесарево, — стонала я.
— Пятые роды! Стыдись!
И я стыдилась… Но недолго. Вскоре я уже звонила мужу иобъявляла, что умираю. На исходе суток без вод и схваток мне дали какую-тотаблетку для «подготовки шейки матки к стимуляции» и обнадежили, что «может, досамой стимуляции я и не доживу». В «предсмертном» рывке я оторвала голову откушетки…
— Не-не, не в этом смысле… Я о том, что схватки могутначаться, — поспешила успокоить меня врач.
Следующей ночью после моего приезда в роддом схватки иправда начались. Когда стало понятно, что это именно они, а не мои фантазии,меня отцепили от проводов и капельниц и повели в родовое отделение.
Прости меня, доченька
Я родила Машеньку 13 октября, как раз под Покров Богородицы.Мы уже больше недели дома, и я каждый день прошу Божью Матерь… Да я даже и незнаю, что я уже прошу. Чтобы все было, как должно быть.
Я держу Машеньку на руках и несколько раз в день шепчу ей наушко (такое любимое, крохотное ушко): «Прости меня, доченька!». За что? Знаете,я всегда раньше думала и очень легко рассуждала со стороны о том, что вотрождается в семье особый ребенок — больной, не такой, еще какой-то, и —«Счастье такой семье! Они погибали и в ус не дули, а теперь одной ногой в раю!Это даже лучше, чем здоровый ребенок. Здоровый — что? Никакого спасения, однонедоразумение. А тут — подвиг! Практически святость! Не плакать надо, а столынакрывать и праздновать! Господь посетил!».
Возможно, есть и такие семьи — смиренные, героические, неропщущие, верящие Богу, как Авраам. Возможно, все, столкнувшиеся с тем, с чемстолкнулись мы, такие. Крепкие! Низкий им поклон. Но я оказалась не такой. Да,я верю и знаю, что Господь милостив, терпелив и поступает с нами по любви. Онпоступает с нами лучше, чем мы того заслуживаем. Но как же сложно, как страшнобыло мне понять и принять это тогда, когда Господь посетил не других, а меня.Тут не до православной романтики! Тут вопль отчаяния. Боль, разрывающая сердцеи душу. Нереальность происходящего, невозможность поверить, что все этопроисходит со мной, СО МНОЙ! Нет, этого просто не может быть.
Помню, я смотрела на дочь и не хотела брать ее на руки. Я еевообще не хотела! Я через силу прикладывала ее к груди и не чувствоваланикакого тепла. Отвернувшись к стене, я кричала про себя: «Господи, исцели ее!Или забери. Я не готова! Я не смогу! Я НЕ ХОЧУ!». Я требовала у Бога отмотатьвремя назад, и тогда я бы точно не забеременела. Мне слали по интернету сотнипоздравлений, а я сходила с ума. Я не могла читать фейсбук. Потому что у кого-тогде-то там благополучная жизнь, а моя рухнула. Я не могла смотреть старыефотографии в телефоне, потому что это «когда еще все было хорошо». Я думала обудущем и понимала, что Маши в нем нет. Я ее просто там не вижу.
Машенька все это чувствовала. Чувствовала, что не нужна. Онане брала грудь, за двое суток ни разу не открыла глаз и похудела на 300 грамм.Она даже не плакала. Вообще. «Как тут наша солнечная мама?», — спрашивал менязаведующий отделением. А я не была никакой солнечной мамой! Я чувствовала себячудовищем, но ничего не могла сделать.
Сейчас я очень благодарна акушерам, врачам, медсестрам,уборщицам в роддоме. За то, что все они были предельно корректны. Человечны! Ниодного слова об отказе, ни одного косого взгляда, только поддержка. Вокруг менябуквально «водили хороводы», и я, несмотря ни на что, ощущала себя королевойроддома. Это немного держало меня на плаву.
Но больше всего я благодарна женщине, которая как раз небыла корректна. Вся зеленая от своих дум, я стояла тогда рядом с душевой. Мимопроходила какая-то дама из персонала. Я ее еще не видела. Летпятидесяти-шестидесяти, очень видная, с прической и огромными нарощеннымиресницами. Я в тот момент даже отвлеклась от своих бед и подумала: «Ничего себеопахала!».
— Ты чего такая? — спросила она. — Тебе плохо?
— Плохо!
— Что случилось?
— У моей дочери синдром Дауна!
Женщина усиленно захлопала своими опахалами и, поднимаявокруг меня сочувственный сквозняк, запричитала:
— Ой, беда! Так где ты раньше была? Нужно было пятьдесят развсе перепроверить на УЗИ, чтобы аборт сделать, если что.
